Несколько дней напряженной работы в ходе подготовки к грядущей премьере классической венской оперетты «Летучая мышь» (16+) провели артисты Магаданского государственного музыкального и драматического театра вместе с Владимиром Фоминым на репетициях в балетном зале МГМДТ.
Заслуженный артист Республики Северная Осетия – Алания, ведущий солист и мастер сцены Свердловского театра музкомедии Владимир Фомин специально прилетел в Магадан после завершения длинных новогодних каникул в своем театре. Как и во всех остальных театрах страны, первая неделя после завершения традиционных сказок в зимние каникулы – это время, когда артисты получают небольшой отдых, потому что десять дней сценического марафона – довольно серьезная нагрузка. По традиции, как отметил сам Владимир Фомин, его коллеги, в большинстве своем улетели в теплые края, к морю, чтобы расслабиться и отдохнуть. А он, приняв приглашение главного режиссера МГМДТ, заслуженной артистки России Марии Леоновой, отправился не отдыхать, а поработать. Вылетел из Екатеринбурга в Москву, а оттуда в Магадан, чтобы провести мастер-классы и репетиции с артистами нашей музыкальной труппы в преддверии премьеры «Летучей мыши». Владимир Фомин за несколько дней занятий с нашими актерами поделился бесценным опытом того, как правильно носить классический фрак, перчатки, в полном соответствии с обычаями высшего общества Вены конца девятнадцатого века. Помимо чисто актерских приспособлений Владимир Фомин поработал над характерами персонажей этой оперетты, чтобы магаданские артисты были, по словам нашего гостя, «живыми, настоящими, а не опереточными, и всегда интересными зрителю». Совместные занятия с труппой и главным режиссером МГМДТ стали не только прекрасной возможностью для обмена опытом с одним из ведущих артистов Свердловского театра музкомедии, но и принесли много положительных эмоций всем участникам этих мастер-классов.
– Владимир, как в вашем довольно плотном рабочем графике случился Магадан? И ведь это же не первый ваш визит к нам в театр.
– Да, в 2014 году по приглашению Марии Леоновой я уже участвовал в постановке оперетты «Марица» (16+).
– Прекрасно помню эту сильную постановку, ее дипломный спектакль в ГИТИСе.
– Когда Мария Станиславовна ставила «Марицу», то здесь работал дирижер из Екатеринбурга, который, видимо, меня и предложил ей в качестве исполнителя роли Зупана в этой постановке. Да, график у меня действительно довольно плотный, просто на тот момент мы подгадали так, чтобы у меня было поменьше спектаклей, где меня можно было заменить. Нужно было провести в Магадане две недели, участвовать в постановке. То есть постановка, конечно же, длилась гораздо быстрее. А партию Зупана я знал, роль, в принципе, тоже предполагал какая будет, потому что я уже играл в спектакле «Марица» у себя в театре. Но здесь совершенно новая постановка, поэтому нужно было в ней участвовать серьезно. Новая хореография, другая редакция текста, новое видение, соответственно. Вот за две недели, причем у меня так получилось, что в одном из спектаклей меня заменить не смогли, и мне нужно было срочно вернуться. Неделю я провел здесь, потом улетел, отыграл у себя в театре спектакль, вернулся снова в Магадан и оставшуюся неделю еще поучаствовал в постановке, вышел в двух спектаклях. И с тех пор у Марии Станиславовны осталось хорошее впечатление, видимо, обо мне, как об артисте. У нас в Екатеринбурге просто очень много проходят разных фестивалей, конкурсов, в том числе вокальный конкурс имени Курочкина, на который не один раз приезжали артисты из Магадана. И одна из ваших актрис – Любовь Лапина получила у нас даже грант-при, что было для меня тогда очень приятно. Она была моей партнершей в 2014 г. в спектакле «Марица», играла Лизочку. И как-то давно была у Марии Станиславовны идея, чтобы я снова приехал. Как вы сами понимаете, действительно, нас разделяют много тысяч километров, и даже дело не в том, что, может быть, Екатеринбург ближе к Магадану, чем Москва, но, к сожалению, самолеты летают только через Москву. Собственно говоря, это целые сутки в полете, можно так выразиться. То есть два с половиной часа до Москвы, потом восемь часов до Магадана, и там еще сколько-то часов надо в Москве находиться. Конечно, теряется время, теряются какие-то возможности и получаются несовпадения. Спектаклей у меня действительно много. На сегодняшний день в театре я занят в 17 спектаклях нашего репертуара. Помимо этого, у меня есть и педагогическая работа, я преподаю актерское мастерство и вокал. Также участвую в различных концертных программах, корпоративных мероприятиях. Собственно, как вы и сказали, занятость очень большая, и, конечно, так просто, с бухты-барахты, не приедешь. Но в последний раз, когда Мария Станиславовна была у нас на конкурсе со своими артистами, она очень просила помочь ей в постановке спектакля «Летучая мышь». Но, что значит в постановке? Я не лезу совершенно в режиссуру, моя задача помочь артистам почувствовать ту эпоху, научиться тем вещам, которые у меня есть в багаже, в опыте. Насколько я знаю, в Магаданском театре очень давно не ставилась классика такого уровня, как «Летучая мышь» Штрауса. Это серьезное классическое произведение, и вокальное, и музыкальное. Это серьезная музыка, она требует определенного отношения. Почему я загорелся? Знаете, настает такой момент, когда есть определенный багаж, пройдя через какие-то ошибки, набирая опыт, через свои же какие-то грабли, мне повезло, что у меня было большое количество взрослых артистов, настоящих, и дело даже не в том, что они именитые, имеющие какие-то звания, ордена, а в том, что они умели делать. У них была очень хорошая советская школа настоящей классической оперетты, они знали, как все правильно делается. Именно этому меня и попросила Мария Станиславовна научить ваших артистов. Пользоваться даже такими элементарными вещами, как: перчатки, фрак (как правильно его носить, как правильно сидеть в нем, как правильно двигаться) и, в том числе, конечно, разобрать роли. Почему именно «Летучая мышь» для меня более привлекательна? Тем, что я участвовал сам в этом спектакле. И не в одной, а в трех постановках. И, соответственно, знаком с разными стилями режиссуры, с разной трактовкой, в том числе я играл первый оригинальный вариант, и до сих пор еще его играю, спектакль «Летучая мышь» у нас в театре, исполняю роль Альфреда. Но этот спектакль идет у нас в классической немецкой постановке, то есть: там нет сцены вранья, там есть другие сцены, немножечко другой сюжет. Но, в основном все тоже самое, речь идет об одном и том же, музыка абсолютно не меняется. И я не мог не согласиться. Единственное, мы выбирали время и, я думаю, так получилось, что в вашем театре под меня подстраивались. И, я понимаю, что это сложно для театра – под кого-то подстраиваться. У нас после новогодних спектаклей есть некоторый перерыв в работе, девять дней, которые кто-то чаще всего использует в качестве своеобразного отпуска. Одни едут на юг, другие просто посещают родственников или куда-то выбираются, но я решил потратить свой январский короткий отпуск на Магадан. Поэтому мои знакомые, когда я в соцсетях выставил статус, что я в Магадане, сказали: «Все едут в Турцию, а ты едешь в Магадан». Но для меня это нормально. Я по большей части воодушевляюсь всегда какой-то новой работой, в том смысле, что это новое место, хотя это и не новое, я уже здесь бывал и был рад встрече с некоторыми артистами, с которыми мы выходили вместе на сцену в 2014 г., постановщик-хореограф того спектакля Анастасия Тарасюк у вас здесь сейчас тоже работает, мне было приятно ее вновь увидеть. Собственно говоря, для меня очень приятно то, что всегда едешь туда, где ты нужен. Если мои знания, мое какое-то умение и опыт необходимы, и я могу его людям передать, то я, конечно, с удовольствием это делаю. Вот для чего я, собственно говоря, приехал в Магадан. И для меня не имеют значения зима, холод, какие-то трудности в плане перелета или проживания, или еще чего-нибудь. Это второстепенно, то, что всегда уходит на второй план, когда ты видишь горящие лица, желающие научиться чему-то новому. Если бы я приехал и увидел, что как-то и не очень-то это все здесь и надо, то, наверное, я был бы расстроен этим больше, чем холодом. А так я хорошо одет, не мерзну, и все в порядке.
– Владимир, давайте поговорим о «Летучей мыши».
– «Летучая мышь» – классика, да.
– О классике и о современном ее прочтении, ведь и в XX, и уже в веке Эсхила с Софоклом режиссеры читают так, как созвучно нашей эпохе, нашему времени. История «Летучей мыши» принадлежит XIX веку, а все ее коллизии, комедийные моменты, наверное, уже не столь актуальны для нашего раскрепощенного, эмансипированного времени. В чем для вас современное созвучие или прочтение этой оперетты? В том ли, что идея, заложенная в «Летучей мыши», может быть чем-то вроде феминистического вызова нам, мужчинам? На ваш взгляд, какова одна из главных идей этой оперетты? Потому что, несмотря на всю воздушную легкость, как брызги шампанского, что у Оффенбаха, что у Кальмана с Легаром, что у Штрауса, классическая оперетта несет в себе довольно-таки глубокий смысл.
– Смотрите, если мы возьмем оперетту того времени, когда она создавалась, почему она такая большая? Она крупная, очень длинная, три часа музыки, текста. В то время жизнь текла немножко медленней. Все мы прекрасно понимаем, что это было время книг, не было никаких мобильных телефонов, не было такого количества автомобилей, жизнь протекала более размеренно, спокойно, люди приходили в театр оперетты – это как сегодня, наверное, для молодежи – ночной клуб: очень модный, очень важный. Люди проводили там три часа не то что спокойно, им не хватало этого, они хотели еще, и еще, и еще, они и по пять часов могли сидеть спокойно в театре, все мы это прекрасно понимаем. Сегодня время немножко другое: и жизнь течет быстрее, и люди думают по-другому. На самом деле, проблема отношений мужчины и женщины не меняется никогда, это сугубо мое личное мнение. Я бы не сказал, что это какое-то феминистическое произведение, я вообще не хочу связывать это с чем-то. Это просто отношения мужчины и женщины, и отношения мужа и жены через какой-то период времени в браке. Есть в этой оперетте очень точный текст, когда главная героиня разговаривает со своим мужем, который не знает, что это его жена, надевшая маску. Когда он начинает хвалить ее, свою собственную жену, но не узнав ее, подумав, что это другая женщина, разглядев вдруг ее ноги, которые он позабыл, разглядев ее красивые длинные пальцы, красивую родинку между этими пальцами, и что, якобы, она, эта родинка, лучше, чем у его жены. «Три года, как прочитанная книга» – почему-то говорит мужчина. «Ты ее можешь ставить на полку, вытирать пыль, но читать ее уже не интересно» – говорит главный герой, на что она отвечает: «Может вы невнимательно читали?». И, собственно говоря, вот это и есть главная идея. Главная идея того, что раскрыть в очередной раз. Это можно раскрывать миллион раз! Почему нам это смешно и сегодня? Потому что, по большому счету, в отношениях не меняется ничего, и отношение мужчины к браку – оно немножечко иное, чем у женщины. Если мы, мужчины, чаще всего, когда завоевываем женщину, готовы подарить ей луну с неба и отдать все самое последнее только, чтобы завоевать. Но, когда мы завоевываем, мы наслаждаемся этим периодом – сладким, замечательным. А потом вдруг просыпается какое-то чувство, мне кажется, что у мужчины есть такое чувство, когда он вдруг теряет, думает: «могу ли я вызвать эмоции у женщины другой, не только у своей жены?». У своей жены ты, порой, можешь не вызывать никаких эмоций. А почему? Потому что сам ничего к этому не прикладываешь. А у женщины такой период, когда она хочет построить свой мир, и этот мир – самый лучший мир. Мне кажется, для женщины (не для всех, конечно) он такой – сериальный. Создать свой домик, в котором что-то должно быть. «Мой муж должен сидеть рядом со мной, каждую минуту должен смотреть на меня, говорить мне ласковые слова, которые он мне говорил и в первый раз, и во второй». Она ждет это каждый день. «У меня должен быть чистый дом, у меня что-то это, что-то – то, пятое, десятое… дети. И чтобы он был всегда рядом». И вот это чувство пространства между друг другом. Вообще, что такое оперетта? Да, она кажется легкой, но на самом деле артист должен уметь петь, должен уметь играть, должен уметь танцевать, это синтетический жанр, и он очень сложный. Это только кажется, вроде он порхает на сцене, вроде такой веселый, из него льется текст. А его сначала нужно погрузить в себя, нужно обдумать, сначала надо превратиться в этого человека. Все актеры, они другие в жизни, обычные люди, как и все. У актера, в этом смысле, более счастливая судьба, он может принять на себя разные жизни, почувствовать себя другим. Ты на сцене можешь почувствовать себя Альфредом, почувствовать Азейштайном, можешь почувствовать себя Розалиндой, а можешь быть Аделью, в зависимости от того, что ты можешь. Но самое главное, что кажется сегодня ты можешь быть лошадкой, а завтра принцем. Кем угодно. И это счастье для актера, для хорошего актера, который может перевоплощаться из одной роли в другую. Оперетта – это такой жанр, который, к сожалению, это сугубо мое мнение, не очень хорошие режиссеры считают, что умер. Это не правда. Очень легко сказать, что оперетта умерла, если ты не умеешь ее ставить. Очень легко. Конечно, гораздо легче ставить новое произведение, написанное под конкретных артистов, под тот сценарий, который хочу я. Это очень удобно. Это все равно, что требовать: напишите на меня спектакль. Мне, артисту, тоже было бы удобно, чтобы взяли и написали под меня. Вот есть такой артист Фомин, у него диапазон голоса такой-то, он может вот это и это. И под меня прямо звездную роль написали. Конечно я буду звездить на сцене. Это очень удобно. Но, ведь надо уметь, если ты настоящий режиссер и настоящий актер, то ты должен. Бывают такие роли, когда ты ломаешь себя, понимаешь, как тяжело, как тебе трудно пройти через то, что ты не хочешь проходить. Например, какая-то роль тебе не дается, потому что ты не можешь с ней справиться, потому что тебе не хватает какой-то эмоциональной линии, которую ты не можешь провести в этой роли. И тоже самое с режиссером. А есть режиссеры, которые с этим справляются. Оперетта умерла в том смысле, в котором она создавалась. В каком плане? Для того времени. Конечно, мы же сейчас, если посмотрим на самих себя лет тридцать назад, не уходя так далеко в девятнадцатый век, во что мы одевались, что мы ели, как мы жили, что мы делали и как говорили. Мы смеемся над собой. Сейчас же все по-другому. Жизнь течет вперед, она не останавливается. Уходит вперед прогресс, и он где-то что-то в этом смысле убивает, к сожалению. Мы можем только окунуться в этот мир, посмотреть, вспомнить. Иногда это приятно, особенно тем, кто помнит этот мир. Но в нашем мире, в настоящем, мы XIX века не увидим, не встретим ни одного живого человека из того времени. И наша задача заключается в том, чтобы воссоздать атмосферу позапрошлого века. Что значит современная постановка в моем понимании? Это не значит поставить спектакль с головы на ноги и наоборот. Это не значит, что должен выезжать обязательно поезд на сцене. Или артисты должны выходить в трусах. Нет. Хотя я всегда говорю: «Если нужно, я и разденусь на сцене, но только если это оправдано». Если это оправдывает эту сцену, и она действительно убедительна. Только в этом случае.
Это как, знаете, у меня был спор с одним артистом, который играл совершенно не то, что нужно. Знаете, когда спектакль ставится в одном, а он придумал себе что-то и считает, что это хорошо. Я говорю: «Поверь, что это не то. Ты просто делаешь поперек канвы спектакля». Он говорит: «Вот увидишь, я выйду на сцену, и зритель закидает меня овациями и криками «Браво!». Я говорю: «Ну, можно выйти на сцену, снять штаны, и зритель тоже будет кричать «Браво!», вот и все». И в ситуации с опереттой, когда были разные постановки, я видел такие, приходилось иногда даже участвовать в подобных постановках. Мы же, артисты, люди все равно немного подневольные, если ты занят, ты не можешь отказываться, пытаешься даже в плохих постановках искать хорошее зерно. Были такие моменты, когда во втором акте стоял кальян, и люди что-то курили, было какое-то состояние, такое. Не знаю, для чего это было сделано. Еще и другие моменты случались. Это называется: когда режиссер ищет какие-то «фишки» свои. Знаете, слово такое «фишка» – оно отрицательное в плане спектакля. Потому что, ну, что такое «фишка», ты можешь ее применить ради того, чтобы зритель где-то засмеялся, но если нет логики в этой «фишке», то зачем она? «Фишка» ради «фишки» – это просто «фишка», все. В любом случае каждый текст, каждая нота она написана Штраусом не просто так. Сегодня мы как раз музыкальный материал брали, рассматривали терцет. Я пытался донести, что не всегда правильно вокализировать. Я вокалист и слава богу, что он подарил мне какой-то определенный голос, и я могу пользоваться своим аппаратом. Но дело в том, что не всегда хорошо показывать просто верхние ноты и орать, как трубадур. Это Штраус. Эта музыка почему называется легкой? Не просто так же эти пиццикато написаны, а для чего-то. Он написал, композитор, под определенный текст. Музыка должна вытекать, выходить на номер и так далее. Как начался спектакль, то он полился, полился и должен закончится каким-то финалом. Музыка – это что такое? Это временное пространство. К сожалению, она не длится вечно, она все равно заканчивается, как и любой текст, и наша задача сделать так, чтобы это было качественно. И в моем понимании, что классика должна оставаться классикой, но для сегодняшнего времени. Что значит «для сегодняшнего времени»? Это значит, что даже те тексты, которые были написаны много лет назад можно, не то чтобы перелопатить, а понимать их сегодняшним временем. Если актеру объяснять сегодняшним языком, что он делает на сцене, почему бы не вспомнить как правильно ходить, как надевать фрак? Это же красиво? Красиво. Но только, если в сцене вранья мы будем не пародировать братьев Соломиных, а играть сегодняшнее время, подразумевать сегодняшнее состояние двух людей, которые заврались, просто они откровенно врут, один, другой. Причем каждый забывает, что он соврал. Он сам начинает верить, в свое вранье. И в этой оперетте нет ни одного глупого персонажа на сцене. Мы не должны играть дурачков. Если современный зритель будет себя узнавать в XIX веке, то значит, наш спектакль удался. Что такое время? Это вуаль. Прошлое – это просто вуаль, прикрывающая современность, буквально, оттеняющая наше сегодняшнее время. Еще важно отметить, оперетта – это жанр, который должен людям приносить радость, положительные эмоции. Драма – это драма. Хотите поплакать – идите в оперу. Но это не значит, что я не люблю оперу, ни в коем случае. Я очень люблю оперу, и в музыкальном театре у нас идут и драматические спектакли музыкальные. Хотите, можете посмотреть «Декабристов», пожалуйста, это серьезный спектакль. Или «Екатерина Великая». Но «Летучая мышь», Штраус, что это? Это вальс, это полетность, легкость. Да это кокетство, да это где-то пошалили ребята, ай-ай-ай, тюрьма, главный герой зачем-то случайно подстрелил кому-то пятую точку. Ну, как не посмеяться? Я считаю, что человек, особенно здесь, на Колыме, я понимаю, что это место для проживания не простое, да, люди привыкают ко всему, но дело в том, что это не простое место, не всегда есть та работа, которую хотел, и люди, уставая от холода, от какой-то серости, возможной, в своей жизни, работы, которая просто приносит тебе какие-то средства к существованию, но не приносит радости, и вот зритель идет в театр, для чего? Чтобы получить удовольствие, расслабиться, посмеяться, выйти с улыбающимся лицом и еще какое-то время обсуждать это со своей женой, детьми или с другом/подругой сюжет, что там происходило и так далее. И, конечно, оперетты в этом смысле – то, что необходимо. Да, есть прекрасный жанр мюзикл. Он немного другой в плане вокала, более прямой. Грубо говоря, вот я вышел сегодня из дома и могу увидеть, то, что видел на улице, сегодня же и на сцене. Более настоящий, что ли. Это вызывает сразу эмоции. А почему не научиться вызывать эмоции легким жанром? Это только говорится «легкий». Нет легкого ничего. Совершенно ничего легкого. Это один из самых сложных жанров для артистов, потому что надо уметь двигаться, надо уметь правильно все делать. Мы же не поверим, если он наденет на себя фрак, но будет идти в нем, как столяр. Мы же это увидим сразу, правильно? А мы хотим увидеть на сцене, если он в красивом костюме, чтобы он шел красиво, чтобы он говорил красиво, чтобы он пел красиво, и, при этом, обсудили бы там с супругой, какие-то назидательные моменты, которые могут тоже быть. А может быть, открыть людям, что вы забываете немножечко, что ваши жены не хуже соседских жен. На самом-то деле, Азейштайн пошел за женой Шульца, и она ничуть не моложе и не лучше его жены, она просто другая, чужая. А может быть не надо смотреть на чужое? Может быть в этом тоже логика. Каждый в этом спектакле найдет свою логику. То, что ему необходимо увидеть. Кому-то просто посмеяться, другому просто получить положительные эмоции. А кто-то и задумается. Может, выйдя с этого спектакля, вспомнит, что стоит подарить жене цветы. Просто так. Не на восьмое марта, не на день рождения. И подарок не только на новый год, а может просто зайти в магазин и что-то приобрести? Как она ответит на это? Может скажет: «С ума сошел? Ты зачем потратил деньги?». Может быть, с первого раза. А потом вспомнит, что она женщина и скажет: «Спасибо, что напомнил».
– Владимир, упомянув о мюзикле, сравнив его с классической опереттой, вы напомнили о том, что есть у нас и своя, отечественная оперетта. Целый пласт. Вот, если сравнивать все эти три жанра, что вы можете сказать? Как советская оперетта повлияла на развитие жанра, продолжила ли традиции классической венской оперетты? Обогатила она жанр или нет?
– Вы знаете, я скажу так. К сожалению, или к счастью, но, Советский Союз закончился, и, соответственно, советская оперетта тоже закончилась. В том смысле, что она существует только в своем времени. Мы можем ее и сегодня играть, у нас есть такой спектакль «Парк Советского периода». Это именно спектакль, собранный из разных фрагментов советской оперетты в один сюжет. Взято время определенное, довоенное, военное, послевоенное, и, как бы, и в нашем веке будут еще песни XX-ого века, но естественно в эволюции любого музыкального жанра, если он появляется, то он не может не вносить какие-то изменения, или какие-то процессы, связанные с музыкой и спектаклями. Естественно есть сегодняшний мюзикл. Современный, на который повлияла европейская и американская музыка. Естественно, что когда хлынул поток Голливуда и так далее, то это не могло не сказаться на нашем искусстве. Когда существовал Железный занавес, то и мы существовали в той разрешенной оперетте, которую играли в СССР. Это Штраус, Кальман, там тоже была своя выборка. Естественно, чем-то было нужно заполнять репертуар. И после революции у нас появилась советская оперетта, свое новое общество. Естественно, необходима и в каких-то пропагандистских целях, и в идеологических целях. Если нет идеологии в стране – страна потеряна. Мы потеряли свою страну, например, 90-е годы. В этом смысле, у нас есть целый пласт, к сожалению, населения, которое я называю обществом потребителей. Которые не имеют в своей голове никакой идеологии, ни плохой, ни хорошей. У них одна идеология – существование. Чем лучше ты живешь, тем лучше. Собственно говоря, нет родины, нет какой-то идеи своей, внутренней, кроме того, чтобы жить хорошо и как можно лучше сегодня. И это, к сожалению, очень плохо. И тоже самое я могу сказать, что сейчас мы потихонечку начинаем набирать, восстанавливать. И я очень надеюсь, что все-таки идея российского общества тоже будет на том уровне, на котором она была в советское время. Были свои проблемы, были свои хорошие и плохие качества. Я сейчас не буду говорить: «Вот Советский Союз был лучше или хуже.» Нет. Он был. Надо только понимать, что это история. И он был, и мы в нем жили. Я меньше застал, кто-то больше застал, кто-то больше помнит. Но я не хочу говорить, что там было плохо или хорошо. Советская оперетта оставила огромный след. Она вносила свой вклад в развитие жанра. И, я думаю, мы же и классическую оперетту переделываем. Если взять ту же самую «Летучую мышь», которая была написана Штраусом и в оригинальной постановке имеется свой текст на немецком, то там сюжет немножко другой. Ведь это наши авторы уже написали либретто здесь, в Советском Союзе. И сцену вранья придумали для наших. Вот почему говорят всегда: «Можно ли, нельзя ли?» Можно. Если это убедительно. Вот в чем разница. Потому что, например, в немецкой постановке, я ее играл, и она у нас в театре шла, там нет никакой сцены вранья, там речь идет о том, что какой-то служащий ударился о плетку, там шутка в этом. Отхлестал он кого-то и за это получил срок. Там есть адвокат, там все тоже самое, только единственное – этой сцены вранья нет, она гораздо скучнее для нас. Но для немецкого общества этого достаточно, чтобы посмеяться. Говорят, вот, вы ведетесь на зрителя, не надо вестись на зрителя, но не надо забывать про него. Вы не для себя играете, вы играете для людей. И люди в этой ситуации, они наш конечный результат, ради чего мы в принципе выходим на сцену. Есть шанс общество воспитать – это прекрасно. Но и должен быть шанс у человека получить то, что он хочет – удовольствие, в первую очередь. И мы – люди, которые несем это счастье, эту радость, которые должны нести радость в народ. В любой. И в воспитанный, и в не воспитанный. И наша задача – показать, что есть другое общество, есть другие идеи. И очень плохо, когда среди нас, я имею ввиду не только артистов, а вообще среди сферы культуры, искусства, есть люди, которые считают, что вседозволенность – тоже хорошо. Это плохо. Но это мое личное мнение. Я не буду его нести с плакатом. Но, так или иначе, для меня все-таки это так.
– Не могу не задать этот вопрос о нашей труппе. Как вам работается с магаданскими коллегами?
– Не для рекламы, не для красного словца, а просто, чтобы люди понимали – у вас прекрасные артисты в театре. Как в любом театре, когда они варятся собственном соку, они немножечко затухают. В плане таком, что где-то что-то может даже, не то чтобы не знают, а просто должна быть свежая какая-нибудь волна, которая будет людей все время немножечко двигать, чтобы выжимать из себя больше, чем ты можешь. Они могут. И больше, чем могут. В этой ситуации, для меня очень радостно, что для меня не так сложно вытащить это. Да, на кого-то требуется больше времени, кому-то достаточно сказать несколько слов, и он сразу идет куда надо. И это нормально. У одного мозг быстрее работает, у кого-то помедленней, но главное, что он работает. Есть голоса хорошие. Я уверен, что спектакль должен получиться, и он получится. Понятно, что ситуация не простая, когда театр небольшой, будем честны, в смысле, количества артистов. Легко выбирать, когда у тебя труппа из 50 человек. Ну, не подошел этот, нет времени ждать – взял другого. А когда у тебя большая часть состава в одном составе, и понимаешь, как тебе действовать в этой ситуации. Особенно это касается главных героев. Ты зависишь от их здоровья, чтобы не дай бог они не заболели к спектаклю. Чтобы они хранили себя, чтобы все у них было хорошо с голосом и так далее. Дай бог всем здоровья, чтобы у всех все было хорошо. Я вам честно скажу, что не могу сказать, что кто-то лучше, кто-то хуже. У кого-то больше данных голосовых, для вокала, у кого-то больше данных актерской игры и это тоже так. Кто-то имеет и то, и другое, и это повезло. Но, хочется сказать, что есть люди, которые работоспособны и хотят. Такие мне даже больше импонируют. Потому что человек, которому все с неба на голову упало, чаще всего, ленив, и он часто думает: «Я быстро учу. За два дня выучу и будет хорошо.» И это видно. Да, он поет хорошо, играет не плохо, но чего-то не достает.
– Что ж, будем надеяться, что оба состава «Летучей мыши» в нашем театре создадут каждый свой мир.
– Вот в этом, как раз об этом можно добавить, что, действительно, два разных актера, играющие одного и того же персонажа, играют разными красками. Будет один сюжет, будет одна идея, но, если ее можно сделать по-разному – это прекрасно. Сегодня я могу посмотреть одного артиста, а завтра другого и мне может понравится и тот, и другой, понимаете? И это прекрасно.
– Если братья Соломины уже сорок три года играют «одинаково хорошо» в этой телевизионной экранизации, то актеры, они такими уже раз и навсегда запечатлены на кинопленке, а театр ведь – это искусство живое.
– Просто нужно понимать: кино и театр – две большие разницы. Если раньше в кино были тоже актеры драматических театров, то сейчас такая техника, что человека можно с улицы притащить, и режиссер сделает из него звезду, и он будет казаться гениальным актером, а на самом деле, в театр его выпускать нельзя. Там же можно 250 дублей сделать. Сейчас же пленку никто не жалеет. Если раньше нужно с двух-трех максимум дублей сделать, а иначе тебе дадут подзатыльник: «Ты почему не выучил?». Не говоря уже про текст, потому что ты элементарно задачу не выполняешь режиссерскую. Пленка была на вес золото, она денег бешеных стоила. Сейчас же – цифра, флешку воткнул и можно писать бесконечно.
– Спасибо за интервью, Владимир! Удачи и новых творческих встреч вам с нашими артистами и магаданской публикой!
– Благодарю и вас за вопросы!